Я теперь не только боюсь, но и стыжусь выйти на улицу. Неделю назад ко мне пришла соседка на чаепитие, протрясающе приятная и милая женщина, но я испугалась и спряталась под столом. На этом визит закончился. На мои извинения она не отвечает, а я даже к окнам не подхожу.

Мои галлюцогенные мечты реализовались и я пыталась повеситься. Ну, что надо сказать, как с любым делом надо сначало изучить мануал: размет веревки или ремля, крепление и правильный узел, а также угол, под которым мой вес может меня зыдушить. Мне кажется, что у меня все получится. Я даже одежду, украшения и обувь начала разбирать и раздавать всем, кому они могут понадобятся. При этом стараюсь делать вид, что со мной все хорошо. На вопросы отвечать не могу и не хочу. Я уже давно перестала проверять грани врачебной этики: ну вот очередной шаг вниз, ну что они сделают, ну вдруг помогут? Таких кругов я как ослик сделала немало. Надежда умирает, а жизнь остается. Что с этой жизнью делать я уже просто не знаю. Очередь из людей, которые обещали придти и погулять со мной по улице, сходить чай попить, будет тянутся от нашего дома в любую сторону пару киллометров. Совершенно без претензий, просто факты. Я уже начинаю улыбаться, когда мне начинают говорить о том, что скоро придут в гости и обязательно выйдут меня выгулять на коляске.

Процесс движется с катастрофической для меня скоростью. Раньше я могла забыть что-то после приступа или перед. Потом я могла забыть поход в ресторан или собрание акционеров, а сейчас я просыпаюсь  в утро четверга и для меня это - воскресение. Вчера забыла звонок любимого ребенка. Стала забывать, пила ли я лекарство. Самое страшное даже не само забытье, а осознание его. Сейчас пытаюсь читать о деменции. У меня большая проблема  - я не врач, но я умничаю, читаю и лезу куда меня не просят и делаю в результате все неправильно.  Я все меньше верю людям, потому что уязвима. Меня теперь можно убедить в любом событии, даже если его не происходило. Я страшно боюсь выходить на улицу. Я верю только животным. 

Страх как триггер работает часто. Он вызывает моего двойника или моих несуществующих собеседников, прыжки под стол и на стол, а также игры в прятки. При звонке в дверь, я делаю вид, что я не существую. Я закрываюсь волшебными щитами и пишу руны. На всякий случай, я наполовину украинка, наполовину русская по национальностей, но обряды кельтов мне как-то ближе. Медсестра предложила вместо ножа использовать плющевую игрушку. Как желание боли можно удовлетворить поглаживанием мишки я не понимаю, а оно и не работает.

Мой последний психиатр попросил выписку из аптеки со всеми лекарствами, которые я принимала за последние десять лет. Хочет посмотреть, не могли ли мои галлюцинации быть вызваны медикаментами.  

Я опять боюсь поверить человеку. Я открываю свою дверь и впускаю всех, а потом пытаюсь собрать остатки себя после разбитых надежд и доверия. Я же верю людям, ценю их и стараюсь быть просто человеком, так должны же быть где-то еще родные души, а может нас слишком много и шансов встретиться просто нет? Я боюсь поступать правильно и хорошо, потому что боюсь, что меня примут за слабого больного психа, которого можно использовать и рассказывать сказки, в которые я легко верю. Но так больно и хочется кричать, плакать и надеяться.