Предположений врачей по поводу моей запущенной истории более чем достаточно и одно из них оказалось наличие у меня эпилепсии. Попытка лечить меня медикаментами закончилась лейкопенией и было принято решение положить меня в специальную клинику для обсервации. Собственно, идея заключалась в том, что неделю врачи и медсестры будут наблюдать за моим поведением, а вторую неделю мне на голову закрепят провода и будут снимать 24 часа в сутки снаружи и изнутри фильм о моей грешной жизни. 

Поведение, конечно, было плохое. На начальной стадии приема очередных антидепрессантов, когда организм еще сопротивляется их целительному действию, меня запихнули в комнату с бабушкой-одуванчиком, у которой полностью отсутствовало понятие личной собственности и личного пространства. Бабушка, вдобавок, оказалась меломаном, она привезла с собой музыкальный аппарат, который с 8 утра до полдвенадцатого ночи транслировал музыку, от которой тряслись стены, поскольку бабушка была почти глухая. Я - совсем глухая, но после часа вибрации стен и пола поняла, что начинаю сходить с ума от давления на уши и легкого перманентного землетрясения. На мои наивные вопросы о правилах, которые допускают наличие и использование подобных вещей без наушников в больничной палате, мне было объяснено о любви бабушки к музыке и уважении друг друга. Бабушка с легкостью засыпала под любимые мелодии, а я отсиживалась  в столовой. Через три дня я сорвалась и моя истерика дала мне возможность отдохнуть два дня дома, а бабушку перевели в одноместную палату.

Я стала непредсказуемым и тяжело контролируемым фактором, хотя в клинике эпилепсии подобные вещи не должны удивлять. Проблему надо  убрать или закрыть на нее глаза, или решить. Мне разрешили быть странной. Хотя меня многое удивляло. Может быть я слишком правильная, но я точно знаю, что делать вещи, которые могут стоить мне боли или чего похуже, я делать не буду. Ну только если ты не хочешь убить себя, но такие вещи надо делать быстро и не расстягивать удовольствие. Я не говорю о больших жертвах, я достаточно легко отказалась от кофе, газированных напитков, тяжелее от орехов и соли. Но для меня такая маленькая уступка болезни не предмет для дискуссии, каждый из этих продуктов может стать причиной очень неприятных физических ощущений и для меня этого достаточно. Люди, с диагнозом эпилепсия, выпивающие по десять-двадцать чашек кофе  причем на ночь, вызывают изумление. Любые стимуляторы играют на стороне болезни, то есть ты - в команде противника. С другой стороны - люди и так лишены многого, может им просто нужно оставить ритуал из нормальной жизни, который объединяет. Кофе редко пьется в одиночку. Они создали какой-то свой круб поддержки и держались друг друга. Степень открытости была максимальной. Я еще не добралась до этапа, чтобы делиться и говорить обо всем с реальными людьми. В конце концов,  я почувствовала себя трусом, который сдался на милость победителя и отдал все привилегии за лишний час без страданий. 

Спаянность пациентов, в принципе, была очень интересным явлением. Я с таким еще не сталкивалась. Это была действительно кучка очень разных людей, объединенных одной бедой. Они много говорили о своей болезни, откровенно делились своими чувствами по разным поводам. Своебразная группа психологической поддержки и не только моральной. Не нужно было просить помочь с подносом еды или позвать медсестру. Обычно, в больнице каждый пациент сосредоточен на своей проблеме и общение редко выходит за рамки общих тем. Здесь было по-другому. От медперсонала много не требовалось. В случае приступа снять его на камеру, засунуть больного в кровать и задать ему запрограммированные вопросы, чтобы потом выяснить, помнит ли пациент хоть что-то или нет. Я, наверное, просто разочаровалась в системе голландского здравоохранения, и все слова, которые мне говорили, я воспринимала как ложь. Я не хотела говорить как я себя чувствую, что я чувствую. Эмоциональный накал для меня был слишком высок, я ожидала от других такого же, но не получала. Я как натянутая тетива, готовая в любой момент порваться. В незнакомой обстановке, окруженная людьми, я умирала от страха и напряжения, не отпускавшего меня. Я не ждала много, но запихивать меня в лифт с диагнозом клаустрофобия, а потом час приводить в себя после панической атаки и приступа гипервентиляции, я сочла жестоким. Я знаю, что лестница опасна для людей с приступами, но здоровому мужчине не трудно поддержать мои 40 кг на лестнице в случае падения. Тем более, что после лифта приступ у меня был. Мне было тяжело верить доброжелательности персонала и их постоянным уверениям, что они понимают, как мне тяжело. С проводами, прикленными мне на голову, и передатчиком на поясе, моя жизнь легче не стала. Клей вымывался из волос почти месяц. Но самым главным для меня было выдержать и пройти все обследования. У меня получилось, но результат опять негативный. Эпилепсии у меня нет и я опять сижу в очередь в очередную клинику.

Последняя часть истории с клиникой эпилепсии оказалась весьма забавной. Спустя два месяца после выписки нас пригласили в поликлинику, оказывается специально вручить лично  и объяснить результаты обследований. Первое, на что я обратила внимание в приемной, были пазлы на 1000 штук. Сколько же здесь длится ожидание приема у доктора, подумала я. Но так долго нам ждать не пришлось. Милый мужчина пригласил нас к себе в кабинет и началось  .. нечто. За все время визита он ни разу не взглянул на меня. Он все время смотрел на моего мужа, повторяя одну и ту же мысль разными словами в течение 20 минут. Создавалось впечатление, что у мужа в кармане лежит диплом о его полном идиотизме, а я - невидимка. Шоу было недолгим, на запоминающимся. Муж успешно доказал врачу, что он понял его мысль об отсутствии у его жены эпилептической активности в мозге и мы больше никогда не будем к нему приставать. Только после этого обещания он сдался и отпустил нас с миром.

май 2013